— Твоего знакомого зовут Ноэль Эрман?
— Да.
— Он высокий худощавый блондин? — Она кивнула. — Я знаком с ним. Это к нему ты плывешь через океан?
— К нему. Где же ты с ним познакомился?
— В прошлом году во Флоренции.
— Невероятно! Вы стали друзьями?
— Настолько, что он занял у меня сотню долларов. — Марджори смущенно потупила взгляд. — Мы хорошо проводили время в Итальянских Альпах… Где же он сейчас?
— Точно не знаю.
— Ну, это более невероятно, чем мое знакомство с ним. Я попробую помочь тебе разыскать его, если хочешь.
— Спасибо, это очень мило с твоей стороны.
Когда Иден дочитал письмо, Марджори спросила его, что он думает о Ноэле.
— Это письмо напоминает диагноз психоаналитика. Эрман очень похож на моих друзей психологов. Но я расстался и с психологией, и с этими людьми.
— Почему?
— Тебе это интересно? Ну что ж, пожалуйста. В двадцать три года, когда я только начинал преподавать психологию, я встретил необыкновенно красивую девушку и через две недели женился на ней. Эмили оказалась насквозь фальшивой, от нее нельзя было услышать ни слова правды. Фальшивая и бездушная кукла. Я понял, что совершил ошибку, но мне не удалось развестись с женой: дважды Эмили уходила и дважды возвращалась, умоляя меня не прогонять ее. В последний раз она уехала в Рено, чтобы оформить наш развод без лишних хлопот, но, вернувшись через три месяца и истратив все до последнего цента, она заявила, что мы все еще женаты. Она не отпустила меня, даже когда я полюбил очень хорошую девушку, свою студентку. Та потом вышла замуж.
Однажды после очередного семейного скандала мы ехали по автостраде, и я заснул за рулем. Машина врезалась в железнодорожную эстакаду. Жена погибла на месте катастрофы, я с травмой черепа попал в больницу. Когда я начал поправляться, меня стала преследовать мысль: я убил свою жену, она давно мне мешала, я заснул не случайно. Депрессия была тяжелой. Мои друзья психоаналитики успокаивали меня тем, что причина моего психоза кроется не в случившейся трагедии, а в моем детстве: меня якобы рано оторвали от груди, или что-то в этом роде. Все по Фрейду. Пятнадцать лет Фрейд был моей страстью, а тут я ощутил вакуум. Фрейдисты только оценивают поведение человека, но не делают конкретных выводов, которые могли бы как-то помочь в трудной ситуации. Я сам в течение семи лет учил других этой красивой, стройной, но неприменимой на практике теории. Теперь я бизнесмен и вполне доволен своим делом. Не могу проповедовать то, во что не верю сам.
— Ты знаешь, Ноэль одно время хотел быть раввином, — сказала Марджори.
— Вероятно, он мог бы стать им. Он обладает явными ораторскими и психоаналитическими способностями. Кстати, это видно из его письма, да и почерк это подтверждает, — заметил Майкл.
— Ты умеешь исследовать почерк?
— Немного. Но все же хорошо, что Ноэль не стал раввином. Особенно для мужей тех хорошеньких женщин, которые оказались бы в его приходе.
Майкл улыбнулся, подошел к кровати и остановился возле Марджори.
— Послушай, мне тридцать девять лет, а сколько тебе?
— Двадцать три… двадцать четыре будет в ноя-б-ре, — проговорила она, смущенно поднимая на него глаза. — А что?
— Я закончил колледж, когда тебе было пять лет.
— Наверное, это так, — сказала Марджори. — Я не думала об этом.
— Разумеется, не думала. Я ошеломил тебя. — Он взял ее за руку. — Но, возможно, я кое-что перед тобой открыл, что может пригодиться со временем. Ноэль Эрман — не единственный в мире, кто может ораторствовать. На деле-то, Мардж, все это ничего не стоит. — Он перегнул ее тело назад и поцеловал в губы по-настоящему.
Удивленная, она оказалась в его руках, без сопротивления. Пожалуй, скорее податливая, чем нет.
Слабым голосом она произнесла:
— Вот как? Что это значит?
Взгляд Майкла Идена был нежный, внимательный и выразительно меланхоличный.
— Думаю, яснее ясного. Я всегда любил голубоглазых шатенок, да еще таких стройных, как ты. Спокойной ночи, Мардж.
И он вышел, оставив ее ошеломленной.
— Дай мне сигарету, дорогой. — Марджори сказала это непроизвольно, но ласковое слово — она спохватилась — странным образом прозвучало в ее ушах. Закутанные в одеяла, они читали в шезлонгах на утреннем солнышке.
Шел четвертый день плавания.
Он передал ей с колена сигареты и спички, не поднимая глаз от книги «Личные записки Генри Райкрофта». Марджори взглянула на книгу и решила, что она должна быть весьма скучной, но Майкл был поглощен ею. Он мог впадать в настоящий транс при виде печатных строк. Читал он быстро, и вкус у него был странный: в первый же день он проглотил толстый том «Теории денег и кредита», затем пробежал глазами парочку детективов, дешевое издание длинного романа на французском и книжечку Уодхауза, над которой он смеялся, как идиот.
Она взглянула на его лицо. Казалось, его брови, линии рта, даже шрам сошлись к середине лба. Такая сосредоточенность буквально восхитила ее.
Она разглядывала его, куря сигарету и удивляясь, как это слово «дорогой» сорвалось с ее языка. В последние дни Марджори много думала о Майкле Идене. Она была уверена, что никакой любви между ними нет. Его случайные поцелуи были приятны; ей нравилось танцевать с ним, чувствовать его руку на талии. Зато милое легкое смущение, которое она испытывала, танцуя с ним, сюда не вписывалось. Правда, однажды, придя в дансинг, она увидела его в танце с другой, и острое чувство ревности охватило ее. В его присутствии она ощущала комфорт, который, пожалуй, теряла без него. Сейчас, уединившись с ним и отдыхая на шезлонгах, она ощущала покой и превосходное самочувствие, что случалось с ней довольно редко в последние годы. Она, конечно, понимала, что все это никак не сочеталось с безумной любовью, которую она должна была бы испытывать к Ноэлю Эрману, пересекая Атлантику ради него. Ей ведь приходилось довольно много и читать, и слышать о романах на борту судов, чтобы воспринимать происходящее с большой долей недоверия. Относительно ее нынешней умиротворенности существовала весьма смутная мысль о каких-то фантастических «пилюлях счастья», даваемых ей Иденом, и она сильно подозревала, что, как только ее нога ступит на твердую почву, снова старая боль по Ноэлю поразит все ее существо, а Иден — Иден померкнет в море забвения.