Марджори в поисках пути - Страница 65

К оглавлению

65

Марджори пришлось сложить вдвое длинное письмо, чтобы всунуть его в шкатулку, и даже тогда она едва смогла закрыть крышку. В первый раз, когда она попыталась это сделать, несколько реликвий выскочили и рассыпались по полу: последнее письмо к ней Джорджа Дробеса, потертое и пожелтевшее; безумное, пьяное, преклоняющееся письмо Уолли; пожелтевшая вырезка из газеты Хантера, содержавшая хвалебную статью Хелен Йохансен о ее выступлении в «Микадо»; очаровательные, но слишком непристойные стихи, которые нацарапал Ноэль на обложке меню, в форме акростиха на имя «Марджори Морнингстар»; ее фотография с Уолли Ронкеном, сделанная на его выпуске. Запихнув снова все бумаги в шкатулку, Марджори наконец смогла запереть ее. Она поставила шкатулку на полку и спрятала ее за коробками из-под шляп.

14. Как изящно бросить любовницу

Письмо Ноэля, вероятно, заинтересовало бы мать Марджори.

Вот оно:

...

«Марджори, любовь моя!

Я полон смелости во хмелю, только что вернувшись после ночной пьянки с моим старым веселым собутыльником Ферди Платтом. Но в том, что я собираюсь сказать тебе, нет ничего алкогольного. Фактически, чтобы убедиться в этом, я не отправлю письмо до утра. Мне нужно так много сказать, что я могу заснуть, прежде чем закончу. Но сомневаюсь в этом. Я никогда не чувствовал себя таким бодрым, таким владеющим собой, таким ясновидящим. Есть определенная причина в том, почему пьяные в барах всегда рано или поздно переходят на разговор об основных темах — любви, семье, смерти, политике, войне и так далее. Алкоголь сокращает размер банальностей, которые кажутся такими большими для трезвого ума. Трезвый ум — это тот же самый человек, поднявшийся на самолете, видящий лес. Слово «высоко» — это мудрый народный символ. Я надеюсь, ты понимаешь основную мысль. Я заявляю: все, что я скажу в этом письме, не только правда, но еще и намного правдивей и доходчивей (насчет нас обоих), чем все, что я когда-либо говорил раньше.

Трудно понять, с чего начать: одно так же хорошо, как и другое. Итак, давай начнем с того момента в прошлую субботу, когда ты спросила меня:

— Почему бы нам не пожениться?

Я не возражаю против того, что ты это произнесла. Добрый юмор, легкость, с которой ты это сказала и забыла об этом, и продолжала развлекаться, — все было совершенным. Фактически я был немного испуган, ты была в этом так остроумна. Я понимаю, что это было неизбежно, что ты взрослеешь со временем. Но я считаю, родители и любовники все пугаются, когда это действительно случается. Ты выбрала идеальное время, чтобы сказать это. Ты была наверху, а я внизу. Ты только что получила работу. А я только что потерял ее. Ты была на подъеме, я — в упадке. Было почти снисходительно с твоей стороны просить меня жениться на тебе. И особенно снисходительно — то, что ты не давила своим преимуществом, по крайней мере. Это был один из тех чудесных вечеров, когда мы оба были в настроении. Ты, конечно, была на седьмом небе, достигнув своей мечты о Марджори Морнингстар. А я ощущал некоторую легкость, потеряв сценарную работу на радио. Ты, должно быть, решила, что расстояние между нами наконец уменьшается, что разница в возрасте действительно сокращается, что даже наши карьеры пролегают по параллельным линиям. Ты, должно быть, подумала (нет, не подумала, женщины не думают, когда они наносят свои лучшие удары), но, в любом случае, ты, должно быть, поняла где-то глубоко в своей эндокринной системе, что СЕЙЧАС самое время, СЕЙЧАС или никогда. Итак, ты сказала это.

Твои инстинкты не обманули тебя. Время было идеальным. Если я просто смеялся и продолжал танцевать, не говоря ничего, это было не потому, что я не мог придумать ответ. Проблема была в том, что я сразу же подумал кое-что. Мне пришлось прикусить свою нижнюю губу, чтобы удержаться и не сказать это вслух. Я хотел сказать: «Хорошо, назначай дату», — и хоть убей, я не мог думать о каких-нибудь других словах. Я рассказываю это не для того, чтобы подразнить тебя или расстроить. Если твоя встреча с этим монстром Ноэлем Эрманом имеет настоящую ценность, то она в образовании. Я хочу, чтобы ты знала, как близко ты подошла. Если бы это было возможно — это бы случилось. Тот факт, что этого не случилось, просто доказывает, что судьба против нашего брака. Я просто пошел и еще выпил, чтобы сохранить свою энергию. Сейчас около шести часов утра. За моим окном голубой рассвет, и я так устал, что не в состоянии голову держать на плечах. Но это не может ждать, не должно ждать. Я никогда не увижу этого снова так ясно, и у меня никогда не будет порыва снова написать это. Я не хочу исчезать, как какой-нибудь умирающий соблазнитель. Я верю, что я прав в том, что делаю, и я хочу, чтобы ты меня поняла.

Ты помнишь, что я сказал после того, как в первый раз поцеловал тебя — там, в «Южном ветре», — вечность позади, когда ты была таким ребенком, что я все еще ощущал вкус молока на твоих губах? Я ощущал молоко, это так, но я ощущал и мед. Угрозу того, что случилось с тех пор, я предвидел. Тогда я сказал тебе: «Я никогда не женюсь на тебе, и ты ничего не сможешь сделать, чтобы когда-нибудь заставить меня». Ты, должно быть, подумала, будто я сумасшедший. Большая шишка «Южного ветра» говорит о женитьбе, поцеловав один раз малышку девятнадцати лет! Но, может быть, сейчас ты отдашь должное моей чрезвычайной проницательности, если не дару предвидения. Та же самая проницательность срабатывает и сегодня, когда я стучу на этой машинке, три (или четыре?) года спустя.

Как ты знаешь, с того времени я ходил взад-вперед двадцать раз возле этого. Когда я начал работать на Сэма Ротмора, я почти решил жениться на тебе. Когда я бросил работу и сбежал в Мексику, я старался от этого спастись; и использовал бедняжку Имоджин как дубинку, чтобы отбиться от тебя, вышвырнуть тебя из моей жизни, — безуспешно. Потом мы столкнулись случайно и поехали в «Уолдорф» (в тот вечер у тебя было свидание с доктором Шапиро); ты никогда не узнаешь, какого труда мне стоило весь вечер душить предложения о свадьбе в своем горле. Ты тогда казалась мне ангелом, вот и все, чистым, сияющим ангелом. Будь прокляты твое благочестивое сердце и тело в стиле Вата, — ты никогда мне иначе и не представлялась. Когда мы снова встретились на свадьбе у Маши, я подумал, что создан для тебя. Ты не поверишь этому, может быть, но все время, пока шли репетиции «Принцессы Джонс», самой главной мыслью у меня в голове была: «Прочитала ли Марджори об этом в газетах? Позвонит ли она? Напишет ли?» Первое, что я неизменно делал, — это заглядывал в почтовый ящик, ища записку от тебя. Так, кажется, я неясно выражаюсь, сейчас… Давай перейдем к фактам.

65