Марджори в поисках пути - Страница 91

Он читал очень хорошо, и вещь была действительно необыкновенно уморительной. Они оба хохотали до изнеможения. Она произнесла:

— Боже, как прекрасно вот так, смеясь, начинать день, не правда ли? Это лучше холодного душа. Пойдем на палубу. Мне надо одеться. Увидимся через несколько минут.

— Ладно.

Он встал с кресла, а она выпрыгнула из постели; они задели друг друга, и прикосновение было им приятно. «Что такое с тобой происходит, детка?» — спросила она у своего отражения в зеркале, которое смеялось и сияло ей в ответ.

Весь этот день, их последний день на «Куин Мэри», был окрашен золотой краской. Море было темно-синим, солнце делало тени на палубах более четкими, дул юго-западный ветер, пахнущий цветами, и птицы с суши кричали и кружились вокруг корабля. Широкий длинный след от «Куин Мэри» простирался назад к горизонту, он был, как гладкая голубая полоса на неровной голубизне волн, как видимая лента уходящего времени. Весь день вокруг корабля кувыркались дельфины, блестя мокрыми спинами. Все, что Мардж и Майк делали в этот день, было веселым и приятным: палубный теннис, беседы с капитаном (потрепанный плохой погодой бог, одетый в золотое и синее, спустился с мостика и болтал с ними десять минут на солнечной палубе, говоря красиво, как Джордж Арлисс, и от души смеясь шуткам Майка), ленч-пикник в лучах солнца на шлюпочной палубе, купание в прекрасном закрытом бассейне, выложенном кафелем, слушание Моцарта в исполнении квартета, играющего в салоне во время чая. Этот день казался бесконечным — яркий, чистый и неторопливый. Во время коктейля, когда бар начал заполняться, они устроились за столиком с Джеки Мэем и его женой. Комедиант, под влиянием хорошенького лица Марджори, отпускал неимоверное количество шуток, по-настоящему смешных, и они с Майком через полчаса совсем обессилили от смеха. В этот день все казались Марджори приятными; она даже улыбнулась Хильде и получила в ответ удивленную любезную улыбку. Когда наконец солнце погрузилось в багровые тучи, окрасив красным золотом морской горизонт, Марджори, стоя у леера рядом с Иденом, почувствовала близость слез — не потому, что день заканчивался, но потому, что последние минуты были такими же прекрасными, как и все предыдущие. Она оглядела большой корабль, громоздкие красные и черные трубы, ряд спасательных шлюпок, тонущий в пурпурной тени, и казалось, что глаза ее надолго запечатлели эту сцену в мозгу. После того как они в течение четверти часа молчали, а красное небо потускнело до фиолетового, она спросила Идена:

— Почему так не может быть всегда? Для каждого?

Он обнял ее за плечи.

— Хороший закат, но не поддавайся настроению. Весь мир не может постоянно плавать на «Куин Мэри».

Спустя мгновение она сказала:

— Возможно, это всего-навсего корабельное знакомство, но мне кажется, ты будешь по мне скучать какое-то время. Не может все быть так односторонне.

— Марджори, — ответил он, — ты понятия не имеешь, как нелепо и непривлекательно могут выглядеть корабельные знакомые после возвращения на землю. Это невероятно. Одежда кажется на них не по размеру. Они выглядят толще, а манеры их становятся фальшивыми и претенциозными. Раздражает их смех. Если ты демократ, они республиканцы, и наоборот. Может, ты и знала об этом на корабле, но тогда это не имело значения. На земле это имеет значение. Им нравятся не те фильмы. Они настаивают на том, чтобы сводить тебя в прекрасный ресторан, а еда оказывается мерзкой, официант — грубым, вино — чистым уксусом, а хлеб — черствым. Ты никак не можешь придумать тему для разговора, вечер кажется самым долгим и ужасным из всех, и это конец.

Марджори спросила, сочувственно улыбаясь:

— И так всегда? Кажется невероятным.

— Именно так. Такова природа.

— Ну что ж, — проговорила Марджори, — тогда я тебе скажу, что, если это и произойдет, ты был очень славной иллюзией на «Куин Мэри».

— Мне следовало говорить тебе приятные вещи, — ответил Иден, — чтобы наконец заставить тебя сделать то же самое.

— Не беспокойся, — произнесла Марджори. — Хотя, видит Бог, ты мне кажешься волком, и казался им с первой минуты — серым волком, самым ужасным. Если все это было лишь игрой, надеюсь, ты делал записи. Следующие двадцать лет ты сможешь губить девушек таким же способом. Становится зябко, правда?

— Я буду очень скучать по тебе, — ответил Иден. — Мы больше никогда не увидимся, так что это я могу тебе сказать. Я бы не захотел встретиться с тобой на берегу и за миллион долларов. Не знаю, что в тебе такого — ты не такая, как Анитра. Она — ученый. А ты…

— Никто, — сказала Марджори.

Иден улыбнулся и убрал руку с ее плеча.

— Ты права. Чертовски зябко. Все хорошее кончается, особенно закаты. Пора ужинать.

За капитанским ужином всем предложили праздничное меню, написанное золотыми буквами, а на столах были свежие цветы. Иден заказал овощной салат, хотя стюард пытался соблазнить его чем-нибудь более существенным. Это был невысокий приветливый кокни, который обращался с Марджори и Майком с пониманием и теплотой, предполагая, что у них роман.

— Пожалуйста, повлияйте на него, мисс Моргенштерн, — попросил он. — Пусть он попробует хоть кусочек ростбифа, ладно? Только кусочек.

— Я буду ростбиф, — сказала Марджори. — А он безнадежен. — Когда стюард ушел, она добавила: — Думаю, ты унесешь в своей душе с корабля еще один секрет. Ты, наверное, тайный последователь Ганди.

— Ну и пусть, — ответил Иден. — Мы, вегетарианцы, унаследуем землю. Как мы можем проиграть, будучи между Гитлером и Ганди? Мы завоюем гуманизм.