Марджори в поисках пути - Страница 84

— Но здесь вы не правы. Диета — это часть любой большой религии. Психологически она почти оправдана и чрезвычайно практична. Позвольте мне спросить вас, разве вы не чувствовали себя более… я не знаю… скажем, удобно, спокойно, тепло, безопасно, хорошо, когда вы следовали своим законам?

— Ну да, но меня на самом деле еще не бросало в холодный, жестокий мир, вот и все. Я вела достаточно обеспеченную жизнь.

— Религиозная дисциплина — это ничто иное, как постоянное физическое прикрытие. Вы остаетесь внутри него — и вы менее уязвимы, какие бы ужасы ни случались в вашей жизни.

— Но если вы не верите в это, как это может укрыть вас?

— Откуда вы знаете, во что верите? Девушки не думают об этом.

— Благодарю.

— Не стоит. Вот идут наши счастливые молодожены.

Джеки Мэй и его невеста сели за стол рядом с ними. У девушки было дурное настроение, а ее грим казался слишком толстым. Комик, бледный и улыбающийся, старался вовсю, чтобы позабавить ее. Иден закурил сигару и начал говорить о фрейдистской теории юмора. Он сказал, что это могло бы объяснить намеренно ребяческие ужимки комедиантов: притворно высокие голоса, похихикивания, глупые лица и тому подобное. Упоминание запретных тем комично и простительно детям, но одиозно у взрослых.

— Чистое ребячество очаровательно и забавно, — сказал Иден. — Взрослое — шокирует и оскорбляет. Комедиант символически становится ребенком, и так он обретает свободу шута.

Наблюдая за тем, как Джеки Мэй тщетно поводит бровями и отпускает шутки недовольной жене, Марджори была поражена.

— Я никогда не думала об этом, но это абсолютная правда, — сказала она.

Иден возразил:

— Ну, я не настолько уверен. Общая теория комедианта была бы намного сложнее. Фред Аллен, например, чересчур взрослый, если так, и он лучший из многих. Это похоже на остального Фрейда. Изумительные доводы проницательности, но когда вы пытаетесь сделать их всеобщей правдой, вы упираетесь в бесполезную догму.

— Не говорите мне, что вы еще один, кто попался на удочку. Это так банально в наши дни.

— Я не против Фрейда. Я не антифрейдист. Фрейд сам однажды сказал, что он не фрейдист, и наверняка, черт возьми, он таким не был. — Необычайный свет теплоты, который Марджори видела всего лишь раз или два, струился из его глаз.

— Я провел два года в институте в Вене. Я знал его.

— Вы знали Фрейда? — Она уставилась на Майкла.

— Ну, очень мало. Мне нужно было с ним познакомиться пятнадцать лет тому назад, когда я писал работу по философии; это было необходимо, если вы хотели написать что-нибудь в области анализа. Я видел его на двух семинарах… Что же в этом такого забавного? У вас такой вид, как будто вы не поверили ни одному слову.

— Я не знаю. Это похоже на то, как если бы вы сказали, что водили дружбу с Дарвином или Коперником.

Иден улыбнулся.

— Он был гений, верно. Но он не был Дарвином или Коперником, здесь вы не правы. Никто не может на самом деле полагаться на него. И это то, что делает ученого настоящей вехой. Наверняка у него есть последователи, так же, как у Сведенборга и Генри Джорджа. Секта энтузиастов. Фактически Фрейд был великим писателем, блестящим полемистом, скажем, как Ницше или Вольтер. Его труды будут жить и проливать свет вечно, подобно трудам других великих философов, но…

— Блондинка снова смотрит на вас, — сказала Марджори, наклонив голову. — Она заставляет меня стесняться.

— Я бы хотел, чтобы она свалилась за борт, — пробормотал Иден.

— Абсурд.

Иден с силой смял сигару в пепельнице.

— Вы видели сегодняшнюю газету? Чехословакия захвачена. Мне кажется, если бы я была немкой, мне бы доставило величайшее удовольствие перерезать себе горло… Очень жаль, что вы рассказали о Хильде. Я чувствую, как ее взгляд скользит по моей шее подобно пауку. Давайте, к черту, уйдем отсюда.

Они пошли назад к прогулочной палубе на теннисный турнир, в котором Майкл участвовал. Из мужчин было только шесть претендентов на кубок.

— Это закончится приблизительно через час, — сказал Иден. — Побудьте здесь и поболейте за меня.

Он легко победил своего первого противника, уверенно играя в обороне. Затем он встал рядом с Марджори и наблюдал следующий матч, который выиграл молодой немец по имени Тейлер, в зеленом клетчатом жакете; Марджори узнала в нем мужчину, который сидел в ночном клубе с молоденькой блондинкой Хильдой. В последний Момент немец повернулся к Майклу, отсалютовал своей ракеткой и поклонился.

— Господин Иден, к вашим услугам.

У него были длинные прямые светлые волосы и очень широкие плечи. Иден встал и снял пальто и галстук, немец усмехнулся.

— Необязательно, господин Иден. Вы одолеете меня без труда.

Иден проиграл первый гейм, нанося необдуманные удары и совершая ошибки, держась очень прямо и отклоняясь от мяча при сильных резких ударах. Немец, пользуясь его ошибками, холодно и методично накапливал очки. Пришла Хильда и присоединилась к перилам рядом с Марджори. Она аплодировала всем хорошим ударам Идена и, когда он проиграл, сказала Марджори:

— Он выиграл кубок на Шамплейне. Он скоро воодушевится.

Марджори не ответила.

Во втором гейме немец нанес Идену сильный удар слева, источник всех его грубых ошибок; но короткий плоский удар Идена слева попал в цель. Это был очень быстрый удар, и Тейлеру пришлось глупо усмехнуться пару раз, поскольку он проскочил мимо. Хильда крикнула:

— Это так же, как на Шамплейне, Майкл!

Марджори доставляло удовольствие рассматривать, какие короткие лодыжки были у немецкой девушки; прогулочные туфли, надетые на ней, уродовали их.