— Я не профессионал. Отнюдь нет.
Ноэль высовывался из-за черного стояка, который, как Марджори сейчас поняла, мог быть частью электрического оборудования, возможно, диатермической машиной. Только что, черт возьми, она делала в гостиной?
Шварц сказал:
— Не говорите так. Я знаю кое-что хорошее о вас. Я как-то работал с «Бродягами». Я пошел за кулисы в тот вечер и получил сведения о вас. Законное желание действовать. Я пытался пригласить вас на свидание три или четыре раза после этого, но потом охладел. Вас никогда не было дома, и…
Она озарила Шварца лучезарной улыбкой и засмеялась, как будто он выдал дьявольски остроумную шутку. Взгляд Ноэля продвинулся на долю секунды в ее сторону и снова ушел вдаль. Она положила руку на руку Шварца.
— Было очень любезно с вашей стороны пойти на такое беспокойство. Мне бы нужно было это знать.
Он разглядывал ее лицо, потом приятно улыбнулся.
— Вы подумаете, что я дурак, но, когда Маша упомянула в офисе на прошлой неделе, совсем случайно, что ее подруга Марджори Моргенштерн придет на свадьбу, я чуть с ног ее не сбил, обнимая.
— Действительно? Я, вероятно, была в роли Норы лучше, чем думала. Не забывайте, это были строки Ибсена. Я лишь немного претендую на исполнение, просто еще одна девушка с Вест-Энд-авеню. Если бы у вас в памяти была какая-нибудь другая моя постановка, вы бы пожалели, что когда-то узнали меня лучше.
Она сказала все это с большой живостью, устремив глаза на Шварца.
Он ответил:
— Нет конца тому, насколько лучше я бы хотел узнать вас.
— Я думала, что юристы не спешат выдавать себя.
— Вы сегодня пришли одни, ведь так?
— Да.
— Позвольте мне проводить вас домой или куда вы скажете, после того как здесь все закончится.
Она помолчала; ничто не могло бы расстроить Ноэля больше.
— Это очень любезно с вашей стороны…
— Марджори! Марджори, пожалуйста!
Миссис Зеленко махала ей с середины комнаты, очень весело улыбаясь.
— Извините меня, — сказала она Шварцу.
Мать Маши взяла Марджори под руку и вытянула ее из гостиной: и Ноэль Эрман, и Милтон Шварц смотрели ей вслед. Три девушки Паковичи шептались в углу фойе. Они заметили Марджори и зашептались более возбужденно, прикрыв рты руками. Миссис Зеленко бормотала:
— Не беспокойся. Это совсем ничего не значит, свадебные нервы, я полагаю. У меня у самой был тяжелый момент за десять минут до церемонии. Бог свидетель. Но тебе лучше поговорить с ней… она спрашивает тебя…
— Конечно.
Завернув за угол коридора, она встретилась с Лау Михельсоном и двоими мужчинами в черном. Его волнистые седые волосы были намазаны маслом и зачесаны назад с четким пробором, обнажающим веснушки на голове. Он представил Марджори раввина и шафера.
— Только еще несколько минут, — сказал он с возбужденной улыбкой, которая открывала золотой зуб. — Я не могу поверить. Как Маша, мама?
— Прекрасно, прекрасно, Лау. Мы как раз идем к ней.
Мать осторожно открыла дверь спальни. Маша лежала на постели лицом вниз, под портретом миссис Михельсон. Она сказала странным голосом, отрывисто и сухо:
— Я просто хочу поговорить с Марджори, Тоня. Ты можешь идти.
— Маша, дорогая, я…
— Со мной все в порядке. Все прекрасно. До свидания.
Миссис Зеленко, пожав плечами, взглянула на Марджори и вышла. Когда дверь закрылась, Маша села, сжимая носовой платок Марджори. Ее глаза были влажными и красными. Маленькая белая шляпка свесилась на одно ухо.
— Тебя когда-нибудь окружало стадо ревущих бизонов? Мои дорогие кузины начинали угнетать меня. Мне оставалось только избавиться от них или выпрыгнуть из окна. А этого я сделать не могла. Подумай, что бы сделал дождь с этой прелестной маленькой шляпкой. Двадцать семь долларов выбросили бы к дьяволу. — Она засмеялась. — Ну скажи, Морнингстар, ты нервничаешь? Я нет. Самая спокойная невеста, о какой ты когда-либо слышала. Ну? Сядь, ради Бога, не стой здесь, гляди на меня.
Марджори села рядом с ней на постель.
— Который час? — спросила Маша.
— Двадцать минут седьмого.
— Десять минут, да? Как раз хватит на еще одну сигарету.
Она взяла с кровати скомканную пачку, прикурила сигарету и с шипением затянулась.
— Последняя сигарета свободной девушки. Следующую будет курить миссис Михельсон. — Она показала сигаретой на портрет матери Лау. — Ее тоже звали миссис Михельсон. Могло ли случиться что-нибудь более странное? Старая вдова, должна быть, ворочается в своей могиле, как цементомешалка.
— Маша, не говори такое. Ты будешь для Лау прекрасной женой.
Маша посмотрела на нее неестественно расширенными глазами.
— Интересно, почему мне было судьбой предназначено никогда не иметь ничего, что я действительно хотела?
Понизив голос, Марджори сказала:
— Послушай, дорогая, когда придет мое время сделать роковой шаг, у меня, вероятно, будет еще более тяжелый приступ депрессии…
— Мне не кажется, что я когда-нибудь хотела слишком многого. Подругу, хорошую работу, парня…
Маша издала странные резкие звуки наподобие кашля, но она не кашляла. Казалось, она смеется. Она обняла Марджори, тесно прижавшись к ней, и отчаянно заплакала. Солома ее шляпки царапала шею Мардж.
Было жарко и неудобно сидеть в объятиях Маши, но ничего не оставалось делать, кроме как похлопывать ее по плечу и бормотать утешительные слова.
— Я так одинока, дорогая! — рыдала Маша. — Совершенно одинока. Так одинока, так чертовски одинока. А теперь я всегда буду одинокой. Всегда, пока не умру.