Марджори в поисках пути - Страница 99

Марджори взглянула на мерцающие огни Люцерны.

— Ты не будешь рассказывать в людном месте. Я не замерзла, Майк.

— Итак, у Блюма были друзья в таком же положении, и мне пришлось пару раз повторить свои действия. Теперь я понимаю, как глупо это выглядело: турист, пусть даже и бизнесмен, скачущий туда-сюда через границу. Еще несколько поездок, и меня бы задержали. Но одна из этих пташек знала кого-то из группы, и меня с ними познакомили.

Понимаешь, эта группа не очень заинтересована в вывозе евреев из Германии, равно как и своих людей, хотя они иногда этим и занимаются. У них безумные, грандиозные планы восстания против Гитлера. Они суетятся и шныряют вокруг, тщательно продумывают планы, строят арсеналы, по ночам работают на минеографах, пересылают деньги за границу, и все это — патетическая чепуха, на мой взгляд. Но их аппарат функционирует, и у них есть влиятельные друзья в Англии и Америке. Я выполняю для них небольшие поручения, которые маленький бизнесмен может выполнять с минимальным риском, а в ответ, в качестве компенсации, они помогают провезти моих глупых евреев, потому что я больше ни в чем не заинтересован. — Марджори накрыла его руку своей. Он замолчал, подозрительно взглянув на нее. — В чем дело?

— Говоришь, маленькие поручения?

— Именно так.

— А если тебя на них застукают — что тогда?

— Тогда меня тут же выдворят из Германии навсегда.

— И только?

Он убрал руку и раздраженно бросил.

— К чему ты клонишь? Что будучи учителем психологии я бы меньше рисковал? Я знаю, но, если бы я оставался учителем психологии, меня могло бы уже не быть в живых. Вряд ли гестапо будет со мной жестоко. В душе они мясники, конечно, но при виде американского паспорта расцветают улыбками и обливаются потом. Послушай, Марджори, я достаточно напуган, и нет нужды напоминать мне, что это не игра в теннис в Центральном парке. Я и так это знаю.

— Я только говорю, может быть, тебе стоит подождать, прежде чем возвращаться?

— Мне надоест ждать.

— Это неразумный ответ.

— А кто говорит, что я разумный человек? — Он холодно рассмеялся. — Ты догадалась, что я еврей. Я даже не знаю, права ты или нет. Мой прадед был немецким евреем. Когда он приехал в Америку, то переменил фамилию на Иден и порвал все связи с евреями. Наша фамилия — клянусь, я не шучу — была Эйнштейн. Не родственная тому Эйнштейну, но это забавно, не так ли? Единственная фамилия, достойная выжить в следующие двадцать столетий, оказалась неподходящей для моей семьи.

Но думаю, что моя еврейская кровь, или что там еще, выжила. Потому что я нашел причину жить, удовлетворение, которое не могу описать, в том, что вывожу евреев из Германии. Я еду за теми, кого не смогли или не захотели спасти большие организации. Их огромное количество, Марджори, десятки тысяч евреев, сидящих в этой огненной печи и ждущих, пока она остынет. Это их дом, и они не уходят. Они не могут сами уйти из дома. Они не могут оставить могилы. Они по-детски цепляются за соломинку оптимизма. Я говорю с ними, дергаю их, достаю для них драгоценности и деньги — все, что может сдвинуть их с места. Они обычно раздражаются и не испытывают чувства благодарности, но мне удается их вытащить. У большинства из тех, за которыми я еду, есть маленькие дети. Я очень рад, когда мне удается вывезти ребенка. Кто знает, из кого из этих детей вырастет Гейне, или Дизраэли, или Эйнштейн, или Фрейд? Или кто-то более великий, чем все они вместе? — Иден сидел очень прямо и молчал, искоса поглядывая на Марджори. Когда он снова заговорил, в его голосе появилась натянутость. — Если тебя гложут сомнения, то позволь спросить: не будет ли Мессия евреем? Даже христиане ждут второго пришествия Спасителя. В первый раз Он пришел к ним как еврей. Почему же Ему не быть таким и во второй раз? Думаю, Он не будет стесняться еврейского имени, как мой прадед. Не правда ли, времена полны знамений о наступающей новой эре?

Иден закурил новую сигару, и желтое пламя спички проложило тени на его лице. В напряженной тишине Марджори глядела на него с чувством, близким к ужасу, и ей пришла в голову мысль, что он на самом деле более чем слегка сумасшедший.

Она вздрогнула, когда он сказал:

— Нет, я вполне в своем уме, и если хочешь доказательств, я скажу тебе еще кое-что. В течение трех лет у меня было твердое убеждение, будто мое предназначение в жизни — спасти одного ребенка или его предка, я не уверен, кого именно, от истребления Гитлером. Смерть Эмили и все, что случилось со мной, было частью процесса, необходимого, чтобы выковать странный инструмент для этой странной работы. Не надо мне говорить, что это систематические фантазии, я сам могу прекрасно написать свою историю. Однако жил-был один арабский грузчик, у которого была систематическая фантазия, будто он должен создать великую религию, и сейчас солидная часть человечества верит в Мухаммеда. Временами такие систематические фантазии превращаются в дела и меняют представления о реальном и нереальном.

Но посмотри на дело с наихудшей стороны. Представь, что я безумен, как мартовский заяц, что предназначение — это примитивная иллюзия, что существует лишь шанс. Все равно, не кажется ли тебе, будто у меня кое-что получается, пусть и по-сумасшедшему? Гитлер в течение года занимается производством скелетов. Еврейских. Его никто не остановит. Но я пытаюсь по крайней мере сократить количество скелетов, особенно детских. С маленькими мягкими косточками. И чисто случайно ведь может оказаться, что я спасу какого-нибудь великого благодетеля человечества? У еврейских детей есть подобные гены, не правда ли? А если я не вытащу их оттуда вместе с оцепеневшими родителями, им останется только удобрить немецкую землю.