Марджори в поисках пути - Страница 68


К оглавлению

68

О Боже, луч слабого солнечного света только что упал мне на стол. Сколько времени я уже печатаю?

Ну, я закончил. Надеюсь, я доказал, к твоему удовольствию, что я отвратительный обманщик, совершенно неисправимый и ненадежный, и что я никогда не стану добропорядочным гражданином Нью-Рошелл. Поступки говорят лучше слов, а все мои поступки за последние три года, сложенные вместе, должны открыть тебе глаза на жестокую правду наконец-то. Но это письмо служит для того, чтобы документировать правду, если ты начнешь сомневаться в минуты слабости. У меня тоже были минуты слабости. И, без сомнения, это дало тебе надежду. Человек, который производит громкий антиобщественный шум, как я, а потом смиренно выполняет нудную работу за столом месяц за месяцем в агентстве Дж. Уолтера Томпсона, придумывая компетентный рекламный текст, вероятно, кажется пригодным, чтобы над ним работать. Итак, давай выясним это раз и навсегда, а потом, надеюсь, мы покончим с этим бесконечным посланием. Я просто хочу четко прояснить, что тебе не на что рассчитывать. Страсть заставляет людей делать странные вещи. Сейчас у меня жгучая страсть к тебе, и это объясняет все мои буржуазные ошибки, вроде работы у Томпсона и у Ротмора. Но я хочу настаивать: то, что я сказал тебе, когда брался за последнюю работу, было правдой. Я не один из этих чистых людей, понимающих рекламу как нижайшую ступень, до которой может упасть человек. Для меня это — продажа слов за деньги, как и всякая другая продажа. Я не вижу какой-нибудь разницы между написанием круговой рекламы за деньги, сценариев за деньги или театральных пьес за деньги. Если ты великий художник, создающий произведения на годы, тогда это другой вопрос. Честно говоря, я ненавижу любой вид писательской работы, это отвратительная, нудная работа, но я не допускаю, что сценарист или даже сочинитель хита на Бродвее хоть немного лучше, чем сочинитель рекламы. Он лучше, только пока зарабатывает большие деньги. Это все лошадиный навоз. Никто не убедит меня, что темно-коричневый навоз каким-то образом духовно благородней, чем бледно-желтый. Я на этом стою.

Я взялся за работу, потому что мои деньги от «Лица луны» улетучились, наступала зима, мы с тобой все еще наслаждались друг другом (несмотря на твои моральные ошибки в темноте), и я хотел финансировать наши удовольствия с шиком. Это был тот же опыт, что и с Ротмором. Первые две недели работа казалась простой забавой, и я скорее наслаждался ею. А постепенно она стала самым ужасным и невыносимым рабством. Я был на краю своей связки уже несколько недель. Приезд в город Ферди Платта я считаю подарком судьбы. Вечер разговоров о былых днях в Париже и искренний плач на плече старого приятеля оказались действительно всем, что мне было нужно.

Марджори, лихорадка наконец-то закончилась. И к лучшему, я надеюсь. В первый раз за три года я могу честно заявить тебе, что моя страсть к тебе ослабла. Я не буду лгать насчет этого. Ты понимаешь, что это конец, действительно конец. С уходом страсти на земле не осталось силы, которая когда-нибудь превратит меня в послушного пассажира. Более того, я не вижу возможности оживить эту страсть. Я с ней разделался. Я выхожу на другой стороне. И подобное со мной никогда не произойдет. Вероятно, это должно было случиться однажды. Это было что-то вроде эмоциональной оспы. Я в шрамах, но я вылечен. И теперь невосприимчив. Причина в том, что сейчас я полностью разобрался в случившемся со мной. Принуждения вытащили на дневной свет — и их сила ослабла.

Теперь ты знаешь достаточно о моем семейном положении, чтобы понять: я сам царь Эдип, ходячий учебник особой сложности. Так случилось, что мой отец — отвратительный человек, болтун и зануда, Эдип или не Эдип. ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ — есть небольшое осложнение или, может быть, просто продолжение в том факте, что я всегда сильно любил Монику. В моей памяти нет ни малейшего сомнения — меня никогда не психоанализировали, но я не должен проводить сорок часов на тахте и платить две тысячи долларов, чтобы выяснить это — я «убивал своего отца», как сказали бы специалисты, отвергая респектабельный образ жизни и будучи постыдным бездельником, и все такое. Также нет сомнения в том, что образ Ширли, о котором я все время говорю, — это моя мать и моя сестра, вместе взятые. Соединение привлекательности с отвращением стало следствием любви к сестре, ассоциации с моим отцом и так далее. Я уверен, что мое гнусное поведение по отношению к целому ряду девушек с Вест-Энд-авеню (и в какой-то степени садистский элемент в моем отношении к тебе), — это месть, причинение боли, заменяющие нормальные сексуальные отношения. Вот так-то, мне следовало бы работать в клинике, я такой умный насчет этого. Ну, дорогая, к чему мы подошли? Я завладел своей Немезидой. Таким образом, она перестала мучить меня. Эта наша связь была, вероятно, необходима мне, иначе я бы всегда рисковал вдруг сделать предложение какой-нибудь страшной еврейской кукле. Ты избавила меня от этого.

Люблю ли я еще тебя? Любовь — это слово. Я могу прекрасно жить без тебя. Я разрывал любовные связи и раньше. Мне не семнадцать. Это не конец света. Сердце — это мышца. Она расслабляется и вытягивается при тренировке. У моего было много тренировок, и вскоре оно переключится на нормальное состояние. Я извиняюсь, но твое причинит тебе больше страданий, и они продлятся немного дольше. Но ты тоже разделаешься с этим. Со всеми бывает так. Только герои романов XIX века умирают из-за любви или яркие неврастеники, которым в любом случае уготовано самоубийство. Ты запутанная, но ты сделана из ванадиевой стали. Это старая еврейская сталь, она переживает пирамиды. Благословляю твое маленькое сердечко, ты — это твоя мама, вновь повторившаяся. Я не подшучиваю над тобой, дорогая моя. Ты несказанно красива и мила, умна и очаровательна, и я мог бы съесть тебя всю. Но цена слишком велика, я не заплачу ее. Я с самого начала сказал, что не буду. Возможно, все эти слова напрасны и ты думаешь, что я все же когда-нибудь смогу. Нет, не смогу, не пытайся остановить меня на пути в Европу. Я знаю хитрость, которая стоит твоих двух. Я отдам это письмо Ферди, чтобы он отправил его через два дня после моего отъезда. Я буду далеко в море, когда твои теплые слезы запятнают эту страницу. Чародей в Маске перехитрил тебя окончательно, Марджори Моргенштерн.

68