Марджори в поисках пути - Страница 117

117

Внешне на переворот это не было похоже. Замужество с ним выглядело совершенно естественным и неизбежным, частью обычного хода вещей, подобно тому, как после окончания старшего класса приходит выпускной вечер. Еще в начале недели она пыталась бороться с этим чувством, пыталась найти какие-нибудь причины, по которым она не может выйти замуж за этого незнакомого ей человека, пыталась изображать скромность и сдержанность, которыми она должна была бы обладать. Но в его присутствии все ее благие намерения рассыпались. Еще до того, как неделя закончилась, она чувствовала себя его женой. Это оказалось побочным эффектом желания не ощущать себя таковой. Ее ошеломило признание Милта, когда, ведя машину в Нью-Джерси, он попросил ее не считать его глупцом или наглецом за то, что он не может не думать о ней как о своей жене. Вскоре после этого она сама призналась в чем-то подобном, они остановили машину на усыпанной листьями лужайке и стали с упоением целоваться и говорить о своей свадьбе как о решенном деле.

Они быстро миновали этап обоюдного восторга от того, что каждый из них любим Другим, и обсуждали теперь, сколько детей им хотелось бы иметь, каких религиозных принципов они придерживаются, какими суммами они могут располагать для ведения хозяйства; все это гораздо больше напоминало разговоры супругов со стажем, а не жениха и невесты, которым бы полагалось захлебываться от любовного восторга. С ошеломившей ее быстротой Марджори осознала, что; хотя она и должна испытывать смущение и стыд от его чувственных ласк, но этого не было и в помине. Его прикосновения, его поцелуи, его руки, его голос — все это было знакомо ей, приятно и восхитительно. Он просто был частью ее самой в отличие от Ноэля Эрмана, который, несмотря на его обворожительное очарование, никогда таким не был. Не очень она удивилась и тому, что такой непохожий на Ноэля человек смог расшевелить и усладить ее. История с Майклом Иденом принесла ей лишь капельку знания — чем женщина отличается от девушки. Таких людей, как Майкл, в ее жизни могло быть и два, и три — принципиально это ничего не добавляло к уже познанному; но лишь по Божескому соизволению ей удалось встретить человека, с которым она могла быть счастливой.

Когда под утро она засыпала, мечтая о бриллиантовых кольцах и подвенечных одеждах, небо за окном ее комнаты стало светлеть.

Через пару часов она проснулась, терзаемая внезапно пришедшей в голову мыслью: когда и как она должна рассказать ему о Ноэле?

Она до сих пор не сделала этого. Ничто в мире не могло побудить ее сказать ему об этом, пока она не была уверена в том, что он ее любит и хочет на ней жениться. С ее стороны это выглядело расчетливым и не вполне честным поступком — позволить Милту увлечься ею, не открыв ему всю правду. Ей даже казалось, что такое ее поведение можно было бы назвать бесчестным. Но это ее не волновало. На карту была поставлена ее жизнь. Она знала, что теперь должна все рассказать; и хотя одна только мысль об этом вызывала у нее страх, она была готова сделать это.

Она не знала только, как лучше поступить — сообщить о своем замужестве родителям прямо сейчас, за завтраком, который должен был поспеть минут через десять, или подождать до тех пор, когда Милтону станет известно о Ноэле. Вполне возможно, что после такого признания он даже не захочет знать ее. Он явно считал ее девственницей; ему совершенно не приходило в голову что-то другое. Подобно Уолли Ронкену он делал ту же самую ошибку, принимая ее за богиню и не понимая, что она вполне земная девушка, пытающаяся как можно лучше устроиться в окружающей ее трудной жизни. Предположим, она сейчас сообщит все своим родителям, а через двое суток ей придется сказать им же, что все расстроилось. Как сможет она это перенести?

Марджори подумала и поступила совершенно для себя естественно, хотя, может быть, и трусливо; сделать по-другому она не могла. Она рассказала все родителям до завтрака. Поступить именно так она договорилась с Милтом. Он собирался сообщить своим родителям, а потом вместе с ними прийти вечером в гости к Моргенштернам. Она хотела притормозить эту лавину событий, позвонить ему и попросить его чуть повременить, так как ей сначала надо обсудить с ним одну серьезную проблему. Вполне естественно, что у нее не хватило силы воли сделать это. Поэтому она бросилась вперед, очертя голову и надеясь на лучшее. Окруженная восторженными родителями, — они знали Милтона, про себя благословляли ее выбор и с затаенным дыханием ждали, чем же завершится эта сумасшедшая неделя, — в центре этого тайфуна она тихо сидела, укрывшись в раковине самого черного страха.

Милт пришел вечером, излучая гордость, любовь и мужскую привлекательность, — истинный жених в свой звездный час. Его родители были… просто родителями: полная маленькая седая женщина, худощавый высокий седой мужчина, оба с прекрасным произношением, хорошо одетые, и поначалу напряженные и сдержанные, особенно мать. Моргенштерны, в свою очередь, были очень осторожны, ожидая подвоха, и в то же время откровенно рады за дочь. Хотя сама Марджори тоже была напряжена и испугана, она забавлялась про себя видом двух этих пар, по-собачьи присматривавшихся друг к другу с вздыбившейся на загривках шерстью. Его мать постоянно вставляла в разговор замечания, не соответствовавшие его теме: что Милтон единственный сын, что он обладатель собственного нового «бьюика» с убирающейся крышей, что она не знает ни одного молодого юриста, который бы достиг таких же успехов. Эти замечания, порой звучавшие совершенно не к месту, чуть было не остановили разговор вообще. Напряжение несколько спало, когда миссис Моргенштерн подала чай и великолепный яблочный штрудель, который она в спешке испекла утром. Потом оказалось, что его отец возглавлял свой сионистский кагал, а ее отец — свой, это здорово помогло разговору. Но первая настоящая оттепель наступила тогда, когда выяснилось, что их матери эмигрировали в Америку из соседних провинций Венгрии. Когда же обнаружилось, что оба отца в восторге от президента Рузвельта, а обе матери не выносят жену главы манхэттенского кагала, лед был окончательно растоплен. Было отмечено и признано весьма примечательным, что Марджори похожа на свою мать, а жених — на свою. Его отец после второй порции штруделя оказался большим остроумцем и искусным пускателем табачных колец. Так обе пары родителей постепенно приоткрывались друг другу, напоминая игроков в покер, постепенно показывающих партнерам карты, после чего стало ясно, что они — выходцы из одного и того же социального слоя. Более того, его отец оказался уроженцем США, а не иммигрантом. Его произношение ясно и четко звучало в ушах Марджори. С другой стороны, Марджори скоро поняла, что отец Милта не преуспел в бизнесе. Он свободно рассуждал о фондовом рынке и ценных бумагах, понимающе кивнул, когда мистер Моргенштерн упомянул собственную компанию по импорту, но не выразил желания продолжить тему. Улучив минутку на кухне, миссис Моргенштерн шепнула на ухо Марджори, что сын, она уверена, содержит родителей (как обычно, Марджори рассердило это замечание, в конце концов оказавшееся совершенно справедливым). Еще мать заметила, что их жилье на углу 96-й улицы и 103-го бульвара — не Бог весть что против Вест-Энд-авеню. Тем не менее, быстро прибавила миссис Моргенштерн, увидев опасный блеск в глазах Марджори, они очень милые люди, и она не могла даже рассчитывать на такой вариант.

117